«Царь Эдип». Отзыв писателя, драматурга Дмитрия Орехова

«Царь Эдип» в камерном драматическом театре Левендаль
постановка режиссера Искандера Сакаева

Никогда особенно не любил эту трагедию. С одной стороны, конечно, это гениальный детектив — вероятно, первый в истории. Причем главный герой (царь-сыщик Эдип) расследует историю своего собственного преступления. (Как у Чехова в «Драме на охоте» или как у Алана Паркера в «Сердце ангела»). С другой стороны, еще Аристотель сказал очень правильные слова о том, что в трагедии «не следует изображать на сцене переход от счастья к несчастью людей хороших, так как это не страшно и не жалко, а возмутительно». Т.е. не стоит выносить на сцену страдания невиновных. Потому что это мерзость. Мерзость и смакование уродств жизни (что характерно для антиискуства). С этой точки зрения раньше мне и виделся Эдип — как невинная жертва гнусных издевательств рока.
И вот теперь посмотрел «Царя Эдипа» в театре «Левендаль». Посмотрел не зря, потому что постановка Искандера Сакаева подсвечивает всю эту историю под новым углом. Да и игра актеров с их трактовкой образов (Эдип — Владислав Алтайский, Иокаста — Анна Бухарская) многие акценты расставляет иначе. Во-первых, Эдип в исполнении Алтайского — не просто ожившая греческая статуя (автор костюмов и сценограф — браво!), не просто идеалист, желающий послужить своему народу, и не просто невинная жертва богини Ананке, слепо выбирающей жертву. Нет, Эдип (и это сразу показывает его конфликт с Креонтом) — человек необузданного нрава, строптивец, убийца, и однажды совершив преступление, он потом обречен вглядываться во все новые и новые открывающиеся ему бездны греха. Ведь он на самом деле совершил убийство на перекрестке трех дорог. (Не совершил бы — и не было бы всего остального.) Что же касается Иоакасты, то она демонстрирует прямо-таки жертвенную любовь к мужу-сыну (это сыграно очень тонко) даже на фоне всех ужасных открытий. Что лишний раз доказывает, что человек (тот самый, который согласно Сфинксу утром ходит на четырёх ногах, днём — на двух, а вечером — на трёх) — всегда человек. И в нем всегда есть место высокому и прекрасному. Что, конечно же, внушает надежду. Получается, что трагедия Софокла показывает нам страшный мир, но при этом подсказывает: этот чудовищный мир — неправильный, ненастоящий. Есть (должен быть) другой мир.
Во всяком случае, такая трактовка возможна…